"И так бывает"

( 4 )

Я был в ЦДКЖ, конечно, раньше него, и вечер сразу не задался (для меня). Мне противно без переднего зуба, который выпал неделю назад (тоже совпадение аллегорическое!) чувствуешь свою ущербность, какие-то незнакомые люди, никому до меня нет дела (это, конечно, преувеличение, звали и туда, и сюда, и за стол, и поговорить, но по ощущению - так). Приехал Пашка, встретил Мишу. И началось. Я как бы и не с ними, и ни с кем. Они отдельно, так как выпадают из тусовки, и с ними - я тоже выпал. Вместо того, чтобы быть с богатыми и счастливыми, был ни с кем. Ни распорядитель, ни гость, никто... Да еще в баре, не расслышав мой заказ, выпить не дали, совсем разобиделся на весь белый свет. Пашка, увидев цены, сказал: "Я здесь вообще ничего есть и пить не буду, лучше съездим на Коломенскую (это где Миша живет у ребят) и там поедим. Или на вокзале". Я едва сдержался - настолько он не хотел быть "здесь"! - и говорю: "Если хотите уехать - уезжайте, но я надеялся, что ты поможешь, ведь нужно будет отвезти детишек назад". В результате, остались, Пашка принес из машины коробку конфет (уж не знаю, он ли Мише купил, Миша ли ему), они сидели и ели эти конфеты. А в баре, как назло, очередь, не подойти. Потом все же взял им сока, себе водки. Сидели, говорили с Мишей по-английски.

Наконец, нужно везти детей домой, Пашка злой уехал, а я сидел светски с Мишей, принес себе кофе, ему чай, с тортом. Я был уже слегка пьяный, чего говорили - не помню.

Пашка вернулся - и стал просить: давай, уедем. Я говорю - уезжайте, я доберусь на метро. "Нет уж, какое метро, я тебя довезу". А это значит, меня довезет, а потом поедет с Мишей. Не надо мне одолжений.

Вечер шел к концу, атмосфера даже сделалась уютней, но кайф стал проходить, убирали потом зал, стулья, скатерти, открывались двери и окна, стало холодно, и в какой-то момент Миша с Пашкой пропали. "Ушли по-английски", как он потом сказал.

Я поехал домой в восемь, один, несчастный. В тот день (27) мы с Таней ходили в консерваторию - Игорь Ойстрах, во втором отделении фальшививший безбожно Шуберта - а потом я поехал к Ю., мы очень тихо посидели (правда, поужинали в соседнем ресторанчике - за счет его знакомого молодого бизнесмена) и я приехал домой около часа. Пашка так и не позвонил.

Наверное, я забыл записать, что в эту неделю, несмотря на присутствие Миши, Павлик два раза ночевал у меня и, несмотря на мои протесты, мы с ним трахались (с резинкой, с резинкой...). И это снова внушило мне неоправданные надежды, что их отношения с Мишей перешли в какую-то иную плоскость (после его "разборок" с собой).

Но после 27, после ЦДКЖ - снова все поломалось. Два дня он пропадал на Коломенской и, конечно, тут же стали возникать новые возможности развития их отношений. Он почувствовал, что ему гораздо интереснее - проще - с Мишей (и другими ребятами), а со мной и моей потенциальной компанией - трудно и скучно. Миша "свой", а тут - все чужое, непонятно, как себя вести, и единственный вариант защиты в таких случаях - грубость.

Ой, Господи, это все теории, а просто - он его любит, как я сам люблю Пашку. И прощаю, не замечаю всего того, что в любом другом категорически не приемлю.

Не буду о нем. Надо - о себе. Угнетает та эмоциональная зависимость, в которую я попал. Что за дело? День не видел - и тоска, как будто все потеряно. Понять - чего сам-то хочешь? Самое главное - чего не хочу. Не хочу обмана, неискренности, недомолвок. Не хочу снисхождений.

29 марта.

Вечером дома, после ВВ, после редакции, где я в лихорадке ждал Пашку, после картошки, которую пожарил...

Уже теперь в самом себе ничего не пойму. Пашка приехал значительно позже, чем обещал, да еще и после повторного звонка - "пришлось задержаться" - и приехал какой-то не такой. Я его просто не узнаю. Что-то переменилось даже внешне. Ну, прическа, конечно, Ю. его так постриг (то есть, постриг хорошо, но совсем коротко, Пашке это совершенно не идет, вылезло все его простецкое), потом лицо какое-то опухшее, может, от лекарств... Я со страхом понял, что он мне не так уж нравится... Он старался сделать вид, что все как прежде, что ничего не изменилось, но изменилось все. Прежде всего я сам. Мы проговорили события 27 марта, вроде, разобрались - чисто формально, но что-то внутреннее, скрытое, так и не обнаружилось. Он все время повторял: "Не грусти. Ну, что ты там себе придумываешь, перестань. Будь проще". Но за всем этим я чувствовал какую-то отрешенность, отдельность (уже? или так было всегда?).

Вчера была весна, а теперь снова пошел снег - крупными хлопьями...

Я все смотрел на него, искал в нем того Павлика, который был - только что! - мне так дорог, и ничего не мог понять в себе. Что изменилось? Вот главное: появилось "мы". Пашка впервые сказал: "Мы вчера ехали..." Прежде он так ни о ком не говорил, был всегда сам по себе, даже когда возился с Сережей, особенно после его падения, его больницы... Всегда - "я". И я с ним - только "я" и "ты" - но не "мы". Еще некоторое время назад, после дивного мига близости, на кухне, я спросил его: что он говорил о наших с ним отношениях Гене и Сереже Ш., которые, волей не волей, становятся свидетелями их развития, перипетий с Мишей (сидят в дежурке, ночью - играют, или что там еще...) и как они их воспринимают. Павлик удивленно: "Ничего не говорил. Это их не касается". "Но ведь они не слепые - машина, ты часто у меня..." "Ну, они тактичные люди, и это не обсуждают. Если ты думаешь, что я тебя стесняюсь - то ошибаешься".

А если не ошибаюсь? В любом случае, их роман с Мишей известен всем, и Пашка им отчасти гордится - заполучил молоденького! Саша Д. все шутил, что Пашка как Барбаросса, которому нужно было каждую ночь молодое тело для поддержания тонуса.

И зараза их общая - тоже не секрет, тоже обсуждается, с сочувствием и юмором. Наши же с ним отношения - табу. И пожалуй, я склонен считать, что он старается их представить как более формальные, если не "обязательные" - ну, что делать, вот, попросил...

И это "мы", прозвучавшее в контексте с Мишей, - самая большая измена мне. Всегда для меня было главным построить что-то общее, дом, семью, и ради этого я готов был отказаться (и отказывался!) от многого. И с Пашкой мне хотелось строить свой дом - он это высказал даже раньше, чем я сам пришел к такой мысли. И вот - "мы"... Но не со мной.

Когда Пашка жестоко отшил Сережу - сказав ему "про Мишу", я думал, грешным делом, что Миша сменил Сережу. А оказывается, Сережу-то в этом раскладе сменил я. Меня готовы жалеть, утешать, проводить со мной (по обязанности или расчету) какое-то время, но - "в горах мое сердце..." Только с Сережей Пашке хоть искренне хотелось (молоденький!) а со мной...

Полюбить я могу любого. Почти любого. И знаю уже, что полюблю только за ответный взгляд. И Пашку - за ответный, пусть и неверно, преувеличенно понятый.

Когда мы сблизились - он никого не любил, и его нежности вполне хватило для меня. Но вот случай ("И зачем я тогда поперся на эту дискотеку! Лучше бы не ходил", - сказал Пашка, когда мы с ним сидели в день его рождения утром одни.) подарил и ему этот ответный взгляд (Миша тогда попросил: "Ну, скажи мне что-то хорошее...") и система им же выстроенных наших отношений (Он-Я-Сережа) рухнула. Миша в нее не вписывается. И оставаться лояльным (нейтральное слово вместо - "верным") одновременно по отношению к нему и ко мне - невозможно. Кого-то надо будет предавать (эмоционально, по крайней мере). И так как Павлик скорее всего уверен теперь, что я ему все (или очень многое) прощу, а Миша - вряд ли, то предавать прийдется меня.

"Давай стелиться. Будем спать?". До этого был звонок "туда": "Алле, это кто Денис? Как вы там? Ложитесь? Ну хорошо, я просто хотел узнать... Да нет, это не обязательно, ну хорошо, давай. (Это, видно, в ответ на вопрос: "Тебе Мишу позвать?") Ты не забыл про завтра? Ну, ладно. Я так просто - и сказать "спокойной ночи"...

И второй звонок - деду: "Это я. Я сегодня не приеду. Завтра дежурю. Пока".

Легли, выключил телевизор - робко сунул руку ко мне под подушку, взял мои пальцы. Я привычно ощутил желание быть с ним - и вдруг почувствовал, что у него липкая ладонь, и вспомнил, что он, прийдя с улицы, даже не помыл руки, и не захотел принять душ, и не почистил зубы - так и плюхнулся в койку... Я не брезглив, но тут что-то покоробило. Подумал: "прямо из одной постели в другую", и стало неприятно к нему прикасаться - осторожно высвободил пальцы. Показалось, что даже пахнет он иначе...

Стало душно, муторно. Не мог уснуть, пошел на кухню и - привычное, семейное наше - напился чаю с бутербродами. Полегчало.

Утром - будильник, Пашка никак не проснется, а у меня уже сна нет. Наконец, встал, а я лежал и прислушивался: пошел на кухню, поставил чайник, открыл холодильник, зашел в туалет, спустил воду (хоть это!), ну теперь-то в ванную он пойдет? Смешно. Не идет, зараза! Налил чаю (холодный ведь еще, не успел согреться - да он такой любит... Все не так, все иначе, чем я привык...) Ну, наконец, вроде, зажурчала вода... Наверное, опять стирает трусы мылом... Ладно, хоть руки помоет...

Надел кофту, которую я ему отстирал, беленькую... (Первый раз сказал - "ну, зачем ты?" И поцеловал. А теперь и не сказал ничего...) Греет картошку - вкусную я вчера нажарил...

Я встал. Проходя в ванную - "Приятного аппетита". Умылся - зашел в кухню - и снова, вглядываюсь - и не узнаю...

Господи, он думает, я переживаю, что он меня бросает, а я в панике, что я его не хочу!

Прощаясь - нерешительно потянулся целоваться. Едва прикоснулись. Нежность какая-то, но и беспокойство, неуверенность в глазах. Что-то будет?

Все это верно, но разговаривая на работе среди дня с Пашкой о мелочах, и уже улыбнувшись ему, и уже почувствовав, что я могу спокойно... вдруг увидел, как входит Миша - тоненький, в черной курточке, в кокетливой шапочке... И снова рухнуло - и его, пашни, "другой" ему взгляд, и боль, и обида, и сознание что тебя предпочли (предпочитали, будут предпочитать!), и это Мишкина теперь уже снисходительная уверенность в своей силе - о, это невыносимо!

Сегодня последнее Пашкино дежурство. "Я решил, так будет лучше. Смогу тебе больше времени уделять", - это четыре дня назад было сказано! Ну, по крайней мере, он не будет мозолить мне глаза Мишей - в других местах мы, понятно, навряд ли встретимся. Пришел Гена - надо отправить ему факс, и вот туда же капля: "Сегодня я освободил вечер - последний раз Пашка дежурит. Пойду нарушу их семейное счастье..."

Спасибо, Гена, ты очень добрый. Действительно, что ли он ни о чем не догадывается, или считает, что я такой непробиваемый? А я что - смолчал...

30 марта.

Вчера ездил к ВВ - отвез ему свой дневник. Решение его однозначно в целом совпадает с моим: надо постепенно расходиться, без скандала и друзьями.

Мое самолюбие, конечно, сильно задето - мне предпочли какого-то мальчишку... Поэтому, как это ни грустно, хочется все же узнать у Л. его планы жизни.

Главный вопрос: Как он себе представляет нашу дальнейшую совместную жизнь?

Я человек все-таки гордый, и не хочу быть дураком (ни по существу, ни в глазах окружающих). И если для всех наших общих знакомых очевидно то, что он с Мишей - семья, то что такое я?

Если о наших с ним отношениях и не судачат (в чем я сомневаюсь), то все равно я выгляжу слабоумным. С чего бы мне так перед ним стелиться? Неужели он и в самом деле считает, что меня облагодетельствовал своим снисхождением? Да, я не раз говорил, и готов повторять, что испытал с ним совершенно замечательные минуты (часы, дни, не придирайтесь), но ведь это особенность моей психики и физиологии, а не его исключительность, так ведь?

Он как-то сказал, что "не стесняется меня"... Это трогательно. А ведь, по сути, его должно бы волновать, не стесняюсь ли я его... Я не стесняюсь (почти...). Хотя он и не хочет принять другого общества, других вариантов отношений (конечно, это потребовало бы от него усилий, надо бы учиться, а он - не желает, решив раз на всегда, что все уже знает в этой жизни). Это огорчает...

Мне очень радостно, что я его встретил, но - спроси он кого угодно, если "не стесняется" - и все будут убеждать, что это ему жутко повезло... К сожалению, ему этого, видимо, мало.

Но если он хочет жить с Мишей, то не честнее было бы жить с ним, так сказать, своими средствами?

Не парадоксально ли, что я хожу пешком, а Миша ездит на машине?

Я не против того, чтобы он использовал машину, но мне странно, как он быстро привык к тому, что машина в его полном распоряжении. Он возражает, что я не прошу его куда-то ехать. А мне трудно и не хочется просить подвести меня, или поехать куда-то, потому что это как-то "вторгается в его планы". Как он кривился, если я просил поехать куда-то, куда ему не хотелось... После этого сто раз подумаешь, прежде чем просить снова.

Если мы - просто друзья, то логичнее было бы ему спрашивать - можно ли взять машину, чтобы поехать куда-то. Логичнее было бы не мне искать его - и волноваться, куда он пропал и когда объявится (как бы ни складывались наши "отношения"), а ему искать меня и спрашивать - нет ли каких поручений. Это если мы друзья. А если я "влюбленный лопух", который все от него стерпит - то тогда, конечно...

Любовь - прочная штука, ей нипочем ветры и удары судьбы. Но оно - как закаленное стекло. Есть точка напряжения, легкий удар по которой разбивает вдребезги то, что выдерживало выстрел в упор.

Все это я хотел сказать ему, но не сказал. Вечером, после визита ко мне на работу Миши Г., который принимает живое участие в нашем романе ("Я наглядеться не мог, какой ты был счастливый рядом с ним, прямо светился весь... Ну, думаю, неужели наконец повезло, досталось счастье!"), и который со свойственной ему решительностью призывал меня немедленно порвать унизительные отношения ("Прошу тебя, просто утречком, спокойно и между прочим, как ты умеешь, скажи ему: "Павлик, оставь, пожалуйста ключи от машины..." И пусть катится к своему Мишке на метро, чтобы духу его не было, дрянь такая. Я всегда говорил, что самые отвратительные существа на земле - это педовки. Хуже нет - неблагодарные лживые дуры...") - после всего этого я дома ждал Ю., и ни с того, ни с сего приезжает Павлик. Веселый, оживленный, энергичный.

Я на той же ноте несколько болезненного оживления, готовя китайскую фасоль, накрывая на стол, спрашиваю его, как он видит наши дальнейшие отношения, настаиваю, чтобы он сказал, что мы будем делать, как жить.

"Я предложил тебе все. Я долго собирался, примеривался - ты это знаешь. Но я всегда готов отдать все тому, кого выбрал. Ты это "все" взять не хочешь, а хочешь кусочек здесь, кусочек там. Ну, хорошо, только, видишь ли, оказалось, что я по кусочкам не отдаю. Сам не ведал, но вот - так.

Поэтому мне и интересно (важно!) знать, что ты там решил, разобравшись в своих ощущениях. Если ты считаешь, что может продолжаться теперешнее "двоелюбие" - ты ошибаешься. Ты не можешь быть честным и по отношению к Мише, и по отношению ко мне одновременно".

Не отвечая толком, он позвонил деду, и сказал, что сегодня приедет домой, но поздно... "Это мне ответ?" "Да, надо иногда и дома бывать". И второй звонок - туда. "Как вы там? Что делаете? Что скажу? Пока ничего. Ну, спокойной ночи, приятных снов..."

Он погрустнел, вяло ковырялся в тарелке. Я предложил выпить (без всякой задней мысли) - он согласился, и только потом я сообразил, что ведь он за рулем...

Пришел Ю., беседа оживилась, хотя Ю. сразу спросил - чего это Пашка такой убитый... Говорили о концертах, о нашем клубе. Незаметно начали выпивать джин с тоником, а Пашка вдруг достал початую бутылку бренди - и налил себе раз, другой... Потом джину неразбавленного, повеселел...

Ю. говорит: "Хорошо у вас, не хочется уезжать..." И предложил: "Поедемте ко мне - возьмем такси, и махнем". Пашка: "Какое такси, я довезу", - и в общем угаре это как-то не вызвало решительных возражений.

Ю. ушел в комнату кому-то позвонить, я стал мыть посуду, Пашка стоял рядом и уж не помню, на каких словах, вдруг, с мокрыми руками, я обнял его - и он уткнулся мне в плечо, засопел, и это был такой чудный миг, ради которого многое можно забыть.

Как мы доехали - это лучше не рассказывать. То есть доехали мы прекрасно, и Пашка вел как по ниточке, но с жизнью я внутренне простился. И уже в машине стало ясно, что то ощущение просветления уходит и не вернется. Так и было. Начав с веселых шуток, уже слегка вымученных, при шампанском, которое Ю. купил в киоске у дома, мы становились все печальнее. Пашка начал говорить, что ему надо ехать домой, но уже едва стоял на ногах, и Ю. с трудом довел его до койки. Мы полежали немного, слушая музыку, и Пашка терся щекой о мою руку, как котенок. Надо было ложиться, и снова Ю. (вот привычка командовать!) отвел Пашку в ванную, где тот благополучно заснул, присев у раковины.

Утром я поскакал на работу, где меня ждали срочные бумаги, и, уходя, взглянул на спящего мальчика - как простился.